98

Четыре или пять дней спустя Люсьен, идя пешком в казармы на вечернюю чистку лошади, увидел в десяти шагах от себя, на повороте улицы, довольно высокого роста женщину в очень простенькой шляпке. Ему показалось, что он узнал эти волосы, редкие по красоте и цвету, словно покрытые глянцем, которые поразили его три месяца назад. Это и в самом деле была г-жа де Шастеле. Он очень удивился, увидев легкую и молодую походку, свойственную парижанкам.
«Если она узнает меня, она не удержится и расхохочется мне в лицо».
Он посмотрел ей в глаза; но их простое и серьезное выражение говорило лишь о немного грустной задумчивости и было далеко от насмешки.
«Ну, конечно, — подумал он,—никакой насмешки не было во взгляде, который она была вынуждена обратить на меня, проходя так близко. Она посмотрела на меня невольно, как смотрят на препятствие, на вещь, которую встречают на улице... Очень лестно! Я сыграл роль какой-нибудь телеги.. В ее прекрасных глазах была даже застенчивость... Но все-таки узнала ли она во мне злополучного ездока?»
Люсьен вспомнил о своем [Намерении поклониться г-же де Шастеле много времени спустя после того, как она прошла: ее скромный и даже робкий взор был так благороден, что, когда она поравнялась с Люсьеном, он, Помимо своей воли, потупил глаза.
Три долгих часа, которые заняло в это утро учение, показались нашему герою короче, чем обычно; он непрерывно представлял себе этот, совсем не похожий на провинциальный, взгляд, встретившийся с его взором. «С тех пор, что я в Нанси, у моей скучающей души только одно желание: рассеять то смешное впечатление, которое составилось обо мне у этой молодой женщины... Я был бы не только скучающим человеком, но к тому же и глупцом, если бы не сумел привести в исполнение этот невинный замысел».
Вечером он удвоил свою предупредительность и внимание к г-же де Серпьер и к пяти-шести ее близким (приятельницам, собравшимся вокруг нее; он с большим воодушевлением слушал бесконечные злобные нападки на двор Людовика-Филиппа, закончившиеся язвительной критикой г-жи де Сов д'Окенкур. Этот искусный маневр позволил ему по прошествии часа подойти к маленькому столику, за которым работала мадемуазель Теодолинда. Он сообщил ей и ее подругам новые подробности своего последнего падения.
—  Хуже всего, — прибавил он, — что у меня были зрители, наблюдавшие эту картину уже не в первый раз.
—  Кто же именно? — спросила мадемуазель Теодолинда.
— Молодая женщина, занимающая второй этаж особняка Понлеве.
—  А, госпожа де Шастеле!
— Это меня отчасти утешает: о ней говорят много дурного
—  Дело в том, что она возносит себя выше облаков; в Нанси ее не любят; впрочем, мы знаем ее только по нескольким светским визитам, или, вернее, — прибавила добрая Теодолинда, — мы ее совсем не знаем. Она с большим опозданием отдает визиты. Я сказала бы, что ей свойственна какая-то беспечность и что она скучает вдали от Парижа.