97

Люсьен в обществе никогда не встречал г-жу де Шастеле, видевшую, как он упал с лошади в день своего приезда в Нанси. Он забыл о ней, но по привычке почти ежедневно проезжал по улице Помп. Правда, он чаще смотрел на либерального офицера, шпионившего у читальни Шмидта, чем на яркозеле-ные жалюзи.
Однажды, после полудня, жалюзи были подняты; Люеьен увидел красивую оконную занавесочку из вышитого белого муслина; он сейчас же, почти бессознательно, пришпорил свою лошадь. Под ним была не английская лошадь префекта, а маленькая венгерская лошадка, которой это очень не понравилось. Венгерка так разозлилась и начала выделывать такие необычайные прыжки, что Люсьен два или три раза чуть не вылетел из седла.
«Как, на том же самом месте!» — думал он, краснея от гнева и, в довершение беды, в самый критический момент заметил, что занавесочка немного отодвинулась от оконной рамы. Было ясно, что кто-то глядел на него. И в самом деле, это была г-жа де Шаетеле. «Ах, вот мой юный офицер, который сейчас опять упадет!» —подумала она. Она часто видела его, когда он проезжал; костюм его всегда был вполне элегантен, однако в нем самом не было ни малейшего фатовства.
Кончилось  дело  тем, что Люсьену пришлось пережить ни с чем не сравнимое унижение; маленькая венгерская лошадка сбросила его на землю, шагах в десяти от того места, где он упал в день вступления полка  I в город. «Похоже на то, что это судьба, —  I подумал   он,  вновь  садясь  на лошадь, вне I себя от гнева: — мне предназначено 'быть посмешищем в глазах этой молодой женщины».
В продолжение всего вечера он не мог утешиться в этом несчастье. «Я должен был бы искать с нею встречи, — подумал он, — чтобы узнать, может ли она глядеть на меня без смеха».
Вечером, у г-жи де Коммерси, Люсьен рассказал о своей  неудаче, которая стала событием дня, и имел удовольствие выслушивать, как о ней рассказывали всякому вновь входившему гостю. К концу вечера он услыхал, что кто-то произнес имя г-жи де Шастеле; он опросил у г-жи де Серпьер, почему ее никогда не видно в свете. «С ее отцом, маркизом де Понлеве, случился припадок подагры, и его дочь, хотя и воспитана в Париже, считает своим долгота проводить с ним время; кроме того, мы не имеем удовольствия ей нравиться».
Дама, сидевшая рядом с г-жою де Серпьер, оказала несколько язвительных слов, к которым г-жа де Серпьер еще кое-что добавила.
«Но, — подумал Люсьен, — это же чистая зависть; или в самом деле поведение госпожи де Шастеле дает им право так отзываться о ней?» И он вспомнил то, что г-н Бушар, станционный смотритель, говорил ему в день его приезда о г-не де Бюзане де Сиоиль, подполковнике 20-го гусарского.
На следующий день все время, пока шло учение, Люсьен не мог думать ни о чем другом, кроме своего вчерашнего несчастия. «Однако верховая езда, быть может, единственная вещь на свете, которая мне вполне удается. Я танцую очень плохо, я далеко не блистаю в гостиных; ясно, провидение захотело осрамить меня... Чорт возьми! Если я когда-нибудь встречу эту женщину, надо будет ей поклониться; мои. падения познакомили нас друг с другом, и если она сочтет мой поклон еа дерзость, тем лучше: воспоминание о моем поклоне положит какую-то грань между настоящим моментом и картиной моих смехотворных падений».