85

—  После вашего описания они мне кажутся более симпатичными. А этот приземистый и неповоротливый толстяк, который время от времени поглядывает на меня с видом превосходства и отдувается, как кабан?
—  Как? Вы его не знаете? Это господин маркиз де Санреаль, самый богатый дворянин в наших краях.
Люсьен разговаривал с мадемуазель Теодолиндой очень оживленно; потому-то их беседа и была прервана г-ном де Санреалем; раздосадованный счастливым видом Люсьена, он подошел к мадемуазель Теодолинде и вполголоса заговорил с нею, не обращая ни малейшего внимания на Люсьена. В провинции богатому холостяку все дозволено.
Эта полувраждебная выходка напомнила Люсьену о необходимости соблюдать приличия. Оловянный циферблат висевших на стене, на высоте восьми футов, старинных часов был настолько испещрен узорами, что невозможно было разглядеть ни цифр, ни стрелок; часы пробили, и Люсьен узнал, что он целых два часа сидит у Серпьеров. Он ушел.
«Посмотрим, — подумал он, — разделяю ли я аристократические предрассудки, над которыми всегда так издевается отец». Он отправился к г-же Бершю; там он застал префекта, заканчивавшего партию в бостон.
Увидев входящего Люсьена, г-н Бервдю-отец обратился к супруге, огромной женщине лет пятидесяти или шестидесяти:
—  Крошка, предложи чашку чая господину Левену.
Так как г-жа Бершю не слышала его, он дважды повторил эту фразу, начинавшуюся словом «крошка».
«Разве я виноват, — подумал Люсьен, — в том, что мне смешны эти люди?» Взяв чащ-ку чая, он пошел полюбоваться на действительно красивое платье, которое надела в тот вечер мадемуазель Сильвиана. Оно было из алжирской ткани в очень широкую, кажется каштановую и бледно-желтую, полоску; при вечернем освещении эти цвета выглядели очень красиво.
В ответ на несколько слов восхищения Люеьену пришлось выслушать, от прекрасной Сильвианы весьма подробное повествование об этом платье; оно было из Алжира; уже давно находилась оно в шкафу мадемуазель Сидьвианы и пр. и пр. Прекрасная Сильвиана, позабыв о своем чересчур высоком росте, не преминула склонить голову в наиболее интересных местах этой трогательной истории. «Прелестные формы, — думал Люсьен, запасаясь терпением. — Безусловно, мадемуазель Сильвиана могла бы изображать в 1793 году одну из тех богинь Разума, о которых так распространялся господин де Серпьер. Мадемуазель Сильвиана с гордостью взирала бы на мир, в то время как десяток мужчин проносил бы ее на носилках по городским улицам».
Когда повествование о полосатом платье было окончено, Люсьен почувствовал, что у него не хватает смелости продолжать разговор. Он стал слушать г-на префекта, который с тупым самодовольством повторял статью из вчерашнего номера «Debats». «Эти люди никогда не говорят, они проповедуют, — думал Люсьен. — Если я сяду, я засну; надо уходить, пока у меня еще есть силы». В передней он взглянул на свои часы: он провел у г-жи Бершю только двадцать минут.