68

Вы еще не знаете, что Дю Пуарье по-настоящему красноречив: если бы он не был боязлив, — боязлив, как ребенок, боязлив, как теперь уже никто не бывает, — это был бы опасный человек, даже для нас. Он шутя верховодит всем здешним дворянством; он расшатывает кредит господина Рея, иезуита, первого викария нашего епископа; только неделю назад он одержал победу над аббатом Реем в одном происшествии, о котором я вам еще расскажу. Я неотступно стараюсь пролить свет на его интриги, потому что это самый неистовый враг нашей газеты «Aurore». На предстоящих выборах, которыми уже занят этот неугомонный человек, он поможет пройти одному-двум кандидатам правительственной партии, если префект позволит ему погубить нашу «Aurore» и посадить меня в тюрьму, ибо он воздает мне должное, как и я ему, и мы при случае аргументируем совместно. У него предо мною два неоспоримых преимущества: он красноречив и занимателен, и он один из первых в области своей профессии. Он основательно считается самым искусным врачом на востоке Франции, и его нередко вызывают в Страсбург, в Майнц, в Лилль; только три дня назад он возвратился из Брюсселя.
—  Так что вы вызвали бы его, если бы опасно заболели?
—  Я бы поостерегся. Хорошее лекарство, данное не во-время, лишило бы «Aurore» единственного из ее редакторов, которому, по его выражению, никогда не сидится спокойно.
— Все они, говорите вы, люди смелые?
— Конечно. Притом многие из них даже умнее меня, но не для всех единственным предметом любви является счастье Франции и республики.
Люcьену пришлось выслушать от славного Готье то, что парижская молодежь называет «тартинкой», то есть скучнейшую тираду об Америке, о демократии, о префектах, обязательно избираемых центральной властью из среды членов генеральных советов, и т. д.
Слушая эти рассуждения, ставшие уже общим местом, он думал: «Какая разница в умственном складе между Дю Пуарье и Готье! А между тем второй, вероятно, настолько же честен, насколько первый — плут. Несмотря на мое уважение к Готье, я смертельно хочу спать. Могу ли я После этого назвать себя республиканцем? Это доказывает мне, что я не создан для того, чтобы жить при республиканском строе; это было бы для меня тиранией всяких посредственностей, а Я не в состоянии хладнокровно выносить даже самую почтенную посредственность. Мне нужно, чтобы первый министр был мошенником, и притом занятным, как Вальполь или господин де Талейран».
В это время Готье закончил свою речь словами:
—  ...но у нас, во Франции, нет американцев.
—  Возьмите мелкого руанского или лионского торговца, скупца, лишенного воображения, — вот вам американец.
—  Ах, как Вы меня огорчаете! — воскликнул Готье, печально подымаясь и уходя, так как пробило уже час.
—  Гренадер, меня ты мучишь, — запел Люсьен, когдаа Готье ушёл. — «И, однако, Я уважаю Вас от всего сердца». Он призадумался. «Визит этого лекаря, — решил он, — комментарий к отцовскому письму... С волками жить — по-волчьи выть. Господин Дю Пуарье, очевидно, хочет обратить меня в их веру. Ну что ж, я доставлю им это удовольствие... Я только что нашел простое средство заткнуть глотку этим мошенникам: на их высокую доктрину, на их лицемерные призывы к совести я отвечу скромным вопросом: «А что вы мне дадите за это?»