47

Эти размышления о республике на несколько недель отравили существование Люсьену.
Тщеславие, горький плод светского воспитания, было его палачом. Юный, богатый, по внешним данным счастливый, он без всякой пылкости предавался удовольствиям: его можно было принять за молодого протестанта. Лишь в редких случаях он вел себя непринужденно; он считал, что ему необходимо относиться к окружающему с большой осторожностью. «Если ты станешь кидаться на шею женщине, она никогда не будет тебя уважать», — сказал ему как-то отец. Словом, открытая жизнь на людях, доставляющая так мало удовольствия в девятнадцатом веке, внушала ему опасения на каждом шагу. Как большинством его современников, завсегдатаев балкона в театре Буфф, ребяческое тщеславие,   постоянная   невероятная боязнь погрешить против тысячи мелких условностей, созданных  нашей  цивилизацией, {   владели и им, придя на смену пылких стремлений, обуревавших сердце юного француза при Карле IX. Он был единственным сыном богача, и обычно требуется немало времени, чтобы загладить этот недостаток, вызывающий зависть у большинства людей.
Надо    сознаться,    тщеславие    Люсьена  было   основательно   задето;   по роду своей деятельности  он  был  вынужден  проводить   ежедневно восемь или десять часов в обществе людей, более его знакомых с единственным  предметом, о котором он позволял себе беседовать с ними. Каждую минуту сослуживцы Люсьена давали ему чувствовать свое превосходство над ним с учтивой язвительностью   самолюбия,  поглощенного   местью. Эти господа были разъярены, так как догадывались, что Люсьен считает их глупцами. Надо было поэтому видеть, с какой надменностью они поглядывали на него, когда он   ошибался    насчет   законом    установленных сроков носки штанов конюха или форменной фуражки.
Люсьен оставался невозмутимо спокойным среди оживленной жестикуляции и вежливо-иронических улыбок; он считал своих товарищей злыми людьми; он 'недостаточно ясно отдавал себе отчет в том, что их поведение было лишь мелкой .местью за то швырянье деньгами, которое он себе позволял. «В конце концов, — убеждал он себя, — эти господа могут повредить мне лишь в том случае, если я буду слишком много говорить , или действовать; воздерживаться — отныне мой пароль; действовать возможно меньше — план кампании». Люсьен не без напыщенности пользовался этими терминами своей новой профессии; не пускаясь ни с кем в откровенные разговоры, он поневоле смеялся, обращаясь к самому себе.
В течение тех восьми или десяти часов, которые ежедневно отнимали у него обязанности человека, зарабатывающего девяносто девять франков в месяц, он не имел возможности говорить о чем-либо другом, кроме ученья, полковой отчетности, цен на лошадей, причем главный вопрос состоял в том, следует ли кавалерийским частям непосредственно закупать лошадей у заводчиков, или выгоднее, чтобы их закупала сама казна и первое время обучала их на ремонтных заводах. При втором способе пополнения конского запаса лошадь обходилась в девятьсот два франка, но зато много их околевало.