6

И все удовольствие пренебрегать опасностью, сражаться геройски потускнело В его глазах. Из любви к мундиру он сделал попытку помечтать о преимуществах военной службы:            
«Получать чины, ордена, деньги... А почему бы, — сразу подумал он, — не пограбить немца или испанца, как N. или как N.?»
Оттопырив губу с видом глубокого презрения, он уронил сигаретку на прекрасный ковер, подарок матери; он поспешно поднял ее; это был уже другой человек: отвращения к войне не было и в помине.                         i
«Ба, — сказал он себе, — никогда ни Россия, ни другие деспотии не простят нам Трех дней. Значит, сражаться будет прекрасно...»
Убедившись в том, что ему нестрашно унизительное общение с любителями выдач из казны, он снова перевел взор на кушетку* на которой военный портной разложил мундир корнета. Он представлял себе войну по артиллерийским упражнениям в Венсенском лесу.
«Быть может, получу рану!» И он уже видел, как его переносят в хижину, где-нибудь в Швабии или в Италии; прелестная юная девушка, чьей речи он не понимает, ухаживает за ним, сначала из человеколюбия, потом... Когда же двадцатилетнее воображение исчерпало все счастливые картины любви к простодушной и свежей крестьянке, перед ним возник образ молодой женщины, близкой ко двору и сосланной на берег Се-зии угрюмым мужем. Сперва она присылает своего лакея с корпией для раненого юноши, а несколько дней спустя появляется сама под руку с сельским священником.
«Но нет, — продолжал Люсьен, нахмурив брови и внезапно вспомнив о шутках, которыми его со вчерашнего дня донимал г-н Левен, — я буду воевать   только   с   сигарами; я стану одним из почетных завсегдатаев военного кафе в унылом гарнизоне плохо мощенного городишки; в качестве вечерних развлечений у меня будет несколько партий на бильярде и несколько бутылок пива да иногда по утрам пустая перепалка с грязными, умирающими с голоду рабочими... В лучшем случае я буду убит, как Пирр, ночным горшком (неприятный сюрприз!), выброшенным за окно беззубой старухой. Какая слава! Моя душа окажется в довольно нелепом положении, когда на том свете я буду представлен Наполеону.
«Без сомнения, — скажет он, — вы умирали с голоду, раз взялись за это ремесло?»— «Нет, генерал, я думал, что подражаю вам». — И Люсьен громко расхохотался. — Наши правители чувствуют себя слишком непрочно, чтобы у них хватило смелости затеять настоящую войну; в одно прекрасное утро из рядов может выступить какой-нибудь капрал, вроде Гоша, который обратится к солдатам с призывом: «Друзья мои, идем на Париж и изберем первого консула, который не позволит глумиться над собой Николаю».