413

Недоверчивость прибавляла: «Эта женщина, которая так удивительно хороша собой, несомненно, полагается на действие своей красоты. Постараемся не дать себя обмануть. Взвесим все: госпожа Гранде доказывает мне свою любовь, принося достаточно тяжелую жертву, попирая гордость, составляющую содержание всей ее жизни. Приходится верить этой любви... Но будем осторожны! Надо, чтобы эта любовь выдержала испытания немного более решительные и немного более продолжительные, чем те, что были до сих пор.
Приятно то, что, если это любовь подлинная, я не буду обязан ею жалости, это не будет любовь, вызванная «заразой», как говорит Эрнест.
Надо сознаться, что в то время, как Люсьен предавался этим мудрым рассуждениям, его лицо вовсе не напоминало лица героя романа. У него скорее был вид банкира, взвешивающего, подходит ли ему крупная спекуляция.
«Госпожа Гранде с ее тщеславием, — продолжал он, — может считать худшим из зол то, что ее покинут... Чтобы избегнуть этого унижения, она должна пожертвовать всем, даже интересами своего честолюбия. Весьма возможно, что к этим жертвам ее приводит не любовь, а всего-навсего тщеславие, и мое тщеславие оказалось бы слепым, если бы торжествовало при виде такого сомнительного успеха. Надо поэтому относиться к ней с полным уважением и почтительностью, но в конце концов ее присутствие здесь мне неприятно. Я чувствую себя не в состоянии подчиниться ее требованиям. Ее салон нагоняет на меня скуку. Надо вежливо дать ей понять все это».
— Сударыня, я не позволю себе уклониться с вами от тона самой глубокой почтительности. Сближение на один миг, создавшее между нами интимную связь, могло явиться следствием недоразумения или ошибки, но я тем не менее ваш должник навсегда. Долг перед самим собою, сударыня, и, что еще больше, мое уважение к узам, соединившим нас на краткий миг, обязывают меня высказать вам всю правду. Мое сердце исполнено уважения и даже признательности, но любви я больше в нем не нахожу.
Госпожа Гранде взглянула на него глазами, красными от слез, однако напряженное внимание, с которым она слушала его, заставило ее сдержать слезы.
После небольшой паузы г-жа Гранде принялась плакать безудержу. Она посмотрела на Люсьена и осмелилась сделать необычайное признание:
— Все, что ты говоришь, — правда; я умирала от честолюбия и от гордости. Видя себя чрезвычайно богатой, я поставила целью своей жизни добиться титула, я решаюсь признаться тебе, как это ни горько, в этом смешном желании. Но не это заставляет меня краснеть в данную минуту. Я отдавалась тебе единственно из честолюбия, но я умираю от любви. Признаюсь, я недостойная женщина. Унижай меня, я заслуживаю всяческого презрения. Я умираю от любви и от стыда. Я падаю к твоим ногам, я прошу у тебя прощения. У меня уже нет ни честолюбия, ни даже гордости. Скажи мне, что ты хочешь, чтобы я сделала в будущем; я у твоих ног, унижай меня, сколько ты захочешь; чем больше ты меня унизишь, тем человечнее ты поступишь со мной...
«Неужели все это притворство?» — думал Люсьен. Он никогда не видел такой бурной сцены.
Она бросилась к его ногам. Встав из-за стола, Люсьен пытался ее поднять. При ее последних словах он почувствовал, что ее руки, ослабев, готовы выскользнуть из его рук.
Вскоре он почувствовал всю тяжесть ее тела: она была в глубоком обмороке.
Люсьен находился в замешательстве, но нисколько не был растроган. Его замешательство было вызвано только боязнью нарушить правила его личной морали: никогда не делать ненужного зла.