395

«Но если бы я был принят, — вещь для меня невозможная, — в тех парижских салонах, где еще исповедуют этот образ мыслей, вся разница заключалась бы в том, что, вместо трех-четырех кавалеров ордена святого Людовика, которых я встречал у де Серпье-ров и де Марсильи, я нашел бы трех-четырех герцогов или пэров, утверждающих, как господин де Сен-Лери у госпожи де Марсильи, будто император Николай хранит у себя в маленькой шкатулке шесть миллионов, оставленных ему императором Александром с завещанием уничтожить якобинцев Франции, как только ему представится случай. Конечно, здесь, как и там, есть свой аббат Рей, деспотически помыкающий этими красивыми женщинами, который, угрожая небесною карой, заставляет их ходить в церковь и выслушивать в течение двух часов проповедь какого-нибудь аббата Пуле. Любовница, которую я имел бы, если бы
Она вела свой род от сотворенья мира,
была бы обязана, подобно госпоже д'Окенкур, вопреки своему желанию принимать участие по меньшей мере в двадцатиминутном обсуждении вопроса о достоинствах последнего послания монсеньора епископа N.
«Славословия святых отцов, сжегших на костре Яна Гуса, правда, звучали бы в их устах необыкновенно изящно, но как сквозь это изящество проступает душевная черствость! Как только я ее замечаю, она заставляет меня настораживаться. В книгах она мне нравится, а в жизни леденит мне сердце и уже через каких-нибудь четверть часа внушает мне неприязнь.
Госпожа Гранде, благодаря тому, что она носит буржуазное имя, ведет эти нелепые разговоры только по утрам с госпожой де Темин, госпожой Тоньель и другими ханжами, тут и я могу отделаться, раз в неделю повторяя несколько почтительных фраз на всякие почтенные темы.
Люди, которых я встречаю у госпожи Гранде, по крайней мере что-то сделали, хотя бы составили себе состояние. Пускай они нажили его торговлей, или газетными статьями, или, наконец, продажными выступлениями в пользу правительства, — все же они проявили какую-то деятельность.
Публика, которую я встречаю у моей любовницы, — подумал он смеясь, — напоминает историю, изложенную дурным языком, но интересную по существу. Публика же, бывающая у госпожи де Марсильи, — это сплошь нелепые или даже лицемерные теории, основанные на вымышленных фактах, завуалированных учтивостью речи, но жесткость взгляда на каждом шагу опровергает изящество формы. Все это слащавое красноречие, подражающее Фенелону, для человека, обладающего тонким нюхом, пронзительно остро пахнет мошенничеством и шарлатанством.
У парижской госпожи де Марсильи я могу постепенно приучить себя относиться равнодушно к моим собственным словам, могу приучить себя к выражениям, смягчающим мою мысль, как это часто советует мне мать. Иногда я начинаю раскаиваться в том, что не обладаю этими добродетелями девятнадцатого столетия, но с ними я наскучил бы самому себе. Я полагаю, что об этом позаботится старость.