351

— Вы все еще говорите в палате! — воскликнул один из журналистов, присяжный остряк. — И, чорт возьми, это не впустую, у меня хорошая память.
Тут же, на столе, он стал записывать все только что сказанное г-ном Левеном. Убедившись, что каждое слово попадет в печать, г-н Левен продиктовал ему три-четыре саркастических замечания насчет графа де Веза, пришедшие ему в голову уже после заседания.
В десять часов стенограф «Moniteur'a» принес г-ну Левену его речь для корректуры.
—> Мы делали это лишь для генерала Фуа.
Эта фраза привела в восхищение г-на Левена.
«Это избавит меня от необходимости завтра выступить снова», — подумал он и дополнил свою речь пятью-шестью фразами, исполненными глубокого смысла и ясно выражавшим мнение, которое он защищал.
Курьезнее всего было восхищение депутатов, его соратников, бывших весь вечер свидетелями его триумфа; им казалось, что говорили они все; они подсказывали ему доводы, которыми он мог воспользоваться, а он серьезно восторгался их аргументами.
— Через месяц ваш сын будет разъездным контролером, — шепнул он на ухо одному из них. — А ваш — начальником канцелярии в супрефектуре, — сказал он другому.
На следующее утро Люсьен оказался в довольно забавном положении у себя на службе, в двадцати шагах от стола, за которым писал, без сомнения, разъяренный граф де Вез. Его сиятельство мог слышать шум, который производили, входя в коридор, двадцать — тридцать чиновников, явившихся поздравить Люсьена и твердивших ему о таланте его отца.
Граф де Вез был вне себя. Несмотря на то, что этого требовали интересы дела, он не мог пересилить себя и повидать Люсьена. В два часа он отправился во дворец. Едва он уехал, как молодая графиня прислала за Люсьеном.
— Ах, милостивый государь, вы, значит, хотите нас погубить? Министр вне себя. Он не мог сомкнуть глаз. Вы будете лейтенантом, вы получите крест, но дайте нам время.
Графиня де Вез сама тоже была очень бледна. Люсьен был с нею очень мил, почти нежен; он утешал ее, как мог, и уверял, что не имел ни малейшего представления об атаке, предпринятой отцом; это была правда.
— Могу вам поклясться, сударыня, что за последние шесть недель отец ни разу не говорил со мной серьезно. С тех пор как я подробно рассказал ему о моих приключениях в Кане, мы не беседовали с ним ни о чем.
— Ах, Кан! Роковой город! Граф де Вез отлично сознает свои ошибки. Ему следовало бы иначе вознаградить вас, но в настоящий момент, после столь яростной атаки, он говорит, что это невозможно.
— Графиня, — ласково ответил Люсьен, — быть может, вашему супругу неприятно видеть у себя на службе сына депутата оппозиции. Если бы моя отставка могла доставить удовольствие министру...
— Ах, милостивый государь, — воскликнула графиня, прерывая его, — не думайте этого! Мой муж никогда бы не простил мне, если бы узнал, что я с вами разговаривала так неумело и заставила произнести эти слова, столь огорчительные для него и для меня. Ах, речь ведь идет о примирении!
Ах, что бы ни наговорил ваш отец, не уходите от нас никогда!
И хорошенькая женщина расплакалась навзрыд.