262

— Возвратившись сюда через полгода, ты убедился бы, что...твоя репутация окончательно погибла: на основании неоспоримых и давно забытых фактов тебе припишут самые отвратительные пороки. Ничто не играет так наруку клевете, как бегство от нее: это всегда гибель репутации. Приходится снова привлекать к себе внимание публики и опять растравлять рану, чтобы излечить ее. Понимаешь ты меня?
— Увы, слишком хорошо! Я вижу, что вы не желаете, чтобы я променял мадемуазель Гослен на шестимесячное путешествие или полугодичное заключение в тюрьме.
— А ты, кажется, становишься благоразумным! Слава богу! Но пойми же, что с моей стороны это вовсе не причуды. Обсудим вместе с тобою вопрос. Господин де Босеан имеет в своем распоряжении двадцать, тридцать, быть может сорок дипломатических шпионов, принадлежащих к хорошему обществу и даже к высшему свету. Есть среди них добровольные шпионы, вроде Д., имеющего сорок тысяч ливров годового дохода Княгиня N. тоже была к его услугам.
Эти люди не лишены такта, большинстве из них служило при десяти — двенадцати министрах; их министр и есть то лицо, которое они изучают наиболее близко и наиболее тщательно. Недавно я застал их врасплох за разговором на эту тему. Четверо-пятеро из них, например граф N., которогс ты встречаешь у меня, желают сыграть на ренте, если посчастливится узнать какую-нибудь новость, но у них не всегда есть чем покрыть разницу. Время от времени я оказываю им услуги, ссужая их небольшими суммами. Словом, говоря короче, мне две неделгю назад признались, что Босеан злится на тебя Про него говорят, что он проявляет твердость характера, лишь когда речь идет о получении орденской ленты. Быть может, он стыдится, что струсил в твоем присутствии. Почему он ненавидит тебя, мне неизвестно, но как бы там ни было, он удостаивает тебя своей ненавистью. А в чем я нисколько не сомневаюсь, так это в том, что пущен клеветнический слух, будто бы ты сен-симонист которого только любовь ко мне заставляет не порывать со светом. Когда же я умру, ты открыто провозгласишь себя сен-симонистом или сделаешься основоположником какого-нибудь нового вероучения.
Я даже не поручусь, если Босеан будет гневаться еще долго, что какой-нибудь из его соглядатаев не окажет ему той же услуги, которая была оказана Эдуарду III в его борьбе с Бекетом. Некоторые из этих господ, несмотря на то, что у них есть блестящие кабриолеты, часто испытывают острую нужду в каких-нибудь пятидесяти луидорах и были бы счастливы заработать эту сумму при помощи дуэли. Именно это соображение вынудило меня затеять с тобою разговор. Ты заставляешь меня, негодяй, делать то, чего я не делал уже пятнадцать лет: нарушать слово, данное самому себе. Мысль о вознаграждении в сто луидоров, которое кто-нибудь получит, если отправит тебя ad patres мешала мне поговорить с тобою в присутствии матери.
Потеряв тебя, она умрет, и, сколько бы я ни натворил безрассудств, ничто не утешит меня в ее утрате; таким образом, — напыщенно добавил он, — наша семья исчезнет с лица земли.
— Я боюсь, что вы подымете меня на-смех, — произнес Люсьен голосом, готовым оборваться на каждом слове. — Когда вы отпускаете по моему адресу какую-нибудь колкость, она мне кажется до того остроумной, что я неделю мысленно повторяю ее против собственной воли, и Мефистофель, сидящий во мне, торжествует над деятельной частью моей души. Не смейтесь же над тем, что вам, конечно, известно, но в чем я никогда никому не признавался.
— Чорт возьми, в таком случае это — новость для меня. Я никогда не заикнусь тебе об этом.