247

— Нет, сударыня, он вполне может поправиться, так как в течение суток у него не появилось гангрены. Генерал Мишо получил такую же рану и т. д. Но не надо говорить об опиуме: все это служит лишь к обострению отношений между партиями. Не надо, чтобы Кортис болтал. Поручите присмотр за вашими детьми какой-нибудь соседке, которой вы будете платить сорок су ежедневно: я выдам вам деньги вперед за неделю. А сами, сударыня, отправляйтесь в госпиталь и не отходите от койки вашего супруга...
При этих словах патетически красноречивая физиономия г-жи Кортис, повидимому, сразу утратила всю свою выразительность.
Люсьен продолжал:
— Ваш муж ничего не будет пить, не будет принимать ничего, за исключением того, что вы ему собственноручно приготовите, и т. д.
— Чорт возьми! Какая отвратительная вещь госпиталь... А мои бедные дети, мои сиротки, что с ними станется вдали от материнских глаз? Кто за ними будет присматривать?., и т. д.
— Как вам угодно, сударыня... Вы такая хорошая мать... Но мне досадно, что его могут обокрасть.
— Кого?
— Вашего мужа.
— Как бы не так! Я забрала у него двадцать девять ливров и семь су, которые были при нем. Я набила ему, бедняжке, табаком его табакерку и дала десять су санитару...
— И прекрасно. Вы поступили весьма благоразумно... Но под условием, что он не будет болтать о политике, что он не будет упоминать об опиуме, ни он, ни вы, я вручил господину Кортису двенадцать наполеондоров.
— Наполеондоров? — пронзительным голосом вскрикнула г-жа Кортис.
— Да, сударыня, двести сорок франков, — с видом великолепного безразличия подтвердил Люсьен.
— И надо, чтобы он не болтал?
— Если я буду доволен им и вами, я буду каждый день выплачивать вам наполеондор.
— То есть двадцать франков? — широко раскрыв глаза, переспросила г-жа Кортис.
— Да, двадцать франков, если вы никогда не заикнетесь про опиум. Впрочем, я сам принимал опиум при ранении, а меня ведь никто не собирался убивать; все это — пустые россказни. Словом, если вы будете об этом болтать и в какой-нибудь газете будет напечатано, что Кортис боялся опиума или говорил о своей ране и о столкновении с новобранцем на Аустерлицком мосту, плакали ваши двадцать франков; если же ни вы, ни ' он не будете болтать, то будете получать ежедневно по двадцати франков.
— Начиная с какого дня?
— С завтрашнего.
— Если бы вы были так добры и начали с сегодняшнего, то еще до полуночи я отправилась бы в госпиталь. Бедный мой муж! Только я одна могу удержать его от болтовни... Госпожа Морен! Госпожа Морен! — вдруг закричала г-жа Кортис.
Пришла соседка, и Люсьен отсчитал ей четырнадцать франков за то, что она в течение недели будет ходить за детьми. Он выдал также сорок су г-же Кортис на фиакр до ...ского госпиталя.
Люсьену казалось, что его слова, будучи переданы кому угодно, не могли подать ни малейшего повода обвинить его в посредничестве в деле с опиумом.
Покидая улицу Брак, Люсьен был счастлив, между тем как он предполагал совершенно обратное: он думал, что к концу этого дела он будет глубоко несчастен.
— Я лавирую, рискуя ежеминутно натолкнуться на презрение и смерть, — повторял он все время, — но до сих пор я хорошо управлял своей ладьей.