243

Фраза Люсьена прозвучала совсем не плохо. Но, произнося ее, он покраснел, а это могло испортить дело.
— Все мы, конечно, желаем лишь выздоровления раненого, — сказал, с целью прекратить спор, наиболее пожилой из врачей.
Он открыл дверь, и все вышли; перешли с одного двора на другой, причем врач, споривший с Люсьеном, держался поодаль от него. Во дворе к шествию присоединились еще три-четыре челозека. Наконец, в тот момент, когда открыли дверь палаты, в которой лежал Кортис, подоспел главный хирург. Зашли сначала в ближайшую швейцарскую.
Люсьен попросил главного хирурга подойти с ним к лампе, дал ему прочесть письмо министра и в двух словах рассказал о том, что было предпринято до его прибытия в госпиталь. Главный хирург был человек очень порядочный и не лишенный такта, несмотря на свой мещански-напыщенный тон; он сообразил, что дело могло принять серьезный оборот.
— Не будем предпринимать ничего без господина Моно, — сказал он Люсьену; — он живет в двух шагах отсюда.
«А, — догадался Люсьен, — это хирург, ответивший ударом кулака на предложение дать Кортису опиум!»
Через несколько минут, ворча, явился г-н Моно: ому помешали обедать; кроме того, он немного побаивался последствий своего утреннего удара кулаком.
Узнав, в чем дело, он заявил Люсьену и главному хирургу:
— Ну, что же тут, господа, долго разговаривать: это — покойник. Чудо, что он до сих пор живет с пулей в животе, да не только с пулей, но и с лоскутьями сукна, с ружейным пыжом и бог весть с чем еще. Вы понимаете, что я не рискнул запустить зонд в такую рану. Кожа у него сожжена загоревшейся рубашкой.
Ведя такой разговор, они подошли к больному.
Люсьену выражение его лица показалось решительным и не слишком плутовским — менее плутовским, чем у Дебака.
— Сударь, — обратился к нему Люсьен, — вернувшись домой, я нашел у себя письмо госпожи Кортис...
— Госпожа! Госпожа! Хороша госпожа, которой через неделю придется заниматься нищенством.
— Сударь, к какой бы партии вы ни принадлежали, res sacra miser: министр видит в вас только страдальца. Говорят, вы бывший военный... Я — корнет Двадцать седьмого уланского полка... Как товарищу позвольте предложить вам небольшую временную поддержку...
И он положил два наполеондора в руку, которую больной высунул из-под одеяла; рука пылала, и от прикосновения к ней у Люсьена сжалось сердце.
— Вот это дело, — промолвил больной. — Нынче утром сюда приходил какой-то господин, обещал пенсию... Пустые посулы... ничего серьезного. Но вы, господин корнет, дело другое... с вами я буду говорить...
Люсьен поспешил прервать больного и, повернувшись ко всем семи врачам (или хирургам), сказал главному хирургу:
— Сударь, я полагаю, что председательствовать на консилиуме должны вы.
— Я того же мнения, — ответил хирург, — если только присутствующие не возражают...