120

Когда все вернулись в танцевальный зал, г-жа де Шастеле стала вальсировать с г-ном де Блансе, которого, по немецкому обычаю, после нескольких туров сменил Люсьен. Танцуя, он с какой-то бесхитростной ловкостью, этой дочерью случая и страсти, сумел возобновить разговор в тоне глубокого уважения, который, однако, во многих отношениях походил на тон давнишнего знакомства.
Воспользовавшись котильоном, который ни г-жа де Шастеле, ни он не захотели танцовать, он сказал ей, смеясь и не слишком отступая от общего тона их беседы:
— Чтобы взглянуть поближе на эти прекрасные глаза, я купил молитвенник, я дрался на дуэли, я сблизился с господином Дю Пуарье.
Побледневшие в этот момент черты г-жи де Шастеле, ее недоумевающий взор выражали глубокое удивление, почти ужас. ' Услышав имя Дю Пуарье, она проронила вполголоса, словно не в состоянии была говорить громко:
— Он очень опасный челоЁек! Люсьен опьянел от радости: ее, значит,
не возмущали причины, которыми он объяснял свое поведение .в Нанси! Но смеет , ли он поверить тому, что ему кажется?
Два-три мгновения дЛиЛось выразительное молчание. Люсьен не отрывал взора от глаз, г-жи де Шастеле, потом решился ответить.
— Он очарователен, по-моему; без него я не был бы здесь. Впрочем, у меня есть одно ужасное подозрение, — с наивной неосторожностью добавил Люсьен.
— Какое? Что же именно? — спросила г-жа де Шастеле.
Она тотчас же поняла все неприличие такого прямого и непосредственного вопроса: она сказала это не подумав. Она густо покраснела. Люсьен был поражен, заметив, чТО краска залила ей даже плечи.
Но оказалось, что Люсьен Не может ответить на столь простой вопрос г-жи де Шастеле. «Какого она будет обо мне мнения?» — подумал он. В одну минуту выражение его лиЦа изменилось, он побледнел, словно почувствовал сильную и неожиданную боль; его черты выразили ужасное страдание, которое причиняло ему воспоминание о г-не Бюзане те ,Сиеиль; он на несколько часов забыл о нем, а теперь этот образ внезапно врзник перед ним снова.
Как! То, чего он добился, объяснялось лишь пошлым тяготением к мундиру, независимо от того, кто его носил! Жажда узнать истину и невозможность найти подходящее выражение, чтобы высказать эту оскорбительную мысль, повергли его в сильнейшее замешательство. «Одно слово может погубить навеки», — твердил он себе.
Неожиданное смущение, сковавшее Люсьена, тотчас же передалось г-же де Шастеле. Она побледнела при виде жестоких мук, внезапно отразившихся на таком открытом, таком юном лице Люсьена и несомненно имевших к ней какое-то отношение. Черты молодого человека словно поблекли; глаза его, недавно горевшие таким огнем, теперь потускнели и, казалось, ничего не видели.